Как я предал вашу маму - Александр Ти

– Заканчивай. – сказал я Олесе накрывая её плечи полотенцем.

Мне не понравились эти воспоминания. Я пытался, хотел от них избавиться навсегда. Забыть слёзы жены, забыть её настоящую, забыть, что люблю её. Забыть. И не забывать никогда.

Я взял Олесю за плечи, поднял на ноги, укутал получше полотенцем и обхватив руками за талию вытащил из ванны. Она повисла на мне, крепко обхватив руками шею и смотрела прямо в глаза, в упор. Бляха, какие же у неё красивые глаза, две синие планеты настоящей жизни и счастья. И боли. В её глазах я увидел вдруг много боли. Слишком много для одного человека.

– Прости. – прошептала она, не отводя глаз, – Нальешь мне коньяка? Холодно…

Я подхватил её за попку и приподнял, она, повиснув на мне, все так же обвивая руками шею, закинула ноги мне за поясницу. Гипнотически нежный, глубокий взгляд казалось пытался пробиться внутрь меня, в мою душу, искал вход прямо в сердце. Мне вдруг стало её жалко. Боль, щемящее чувство тоски и желание счастья в её прекрасных глазах вдруг подсказали мне ответ на вопрос. Я понял, что ей здесь нужно и мне стало её жалко. Что-то, что она давно вычеркнула из своей судьбы, что сломало её и выкинуло на обочину жизни, вдруг вновь всплыло в её памяти. Вновь растревожило душу и мешало спокойно жить. И причиной всего этого, каким-то образом являюсь я.

Память жестокая, подлая тварь, она не спрашивает место и время, режет, крамсает на куски острым лезвием воспоминаний, когда захочет, когда совсем не ждёшь. Как не старайся спрятать в себе воспоминания, они найдут выход, пробьются рано или поздно, как не ухаживай за огородом, а ростки сорняков прошлого все равно вылезут, воруя соки у цветов. Она искала во мне соучастника, то что нас объединяет неведомым образом. Она искала помощь, а помощь требовалась мне самому.

Я принёс её в комнату, опустил на все ещё лежащие на полу одеяла и ушёл на кухню. Взял со стола начатую бутылку коньяка, достал две рюмки из навесного шкафчика, остатки шоколада из холодильника и лежащий на блюдце уже подсохший, порезанный на дольки лимон. Со всем этим я вернулся в комнату. Олеся все так же сидела на полу на нашей импровизированной постели, на ней уже была знакомая мне футболка, а полотенце обматывало мокрые волосы.

– Прости. – вновь зачем-то повторила она.

– За что? – спросил я, раскладывая все принесенное с кухни тут же на полу.

– Не знаю. – пожала она плечами, – Сорвалась.

– Любой однажды срывается, рано или поздно обязательно. Нельзя быть все время сильным, как не старайся. Что у тебя случилось?

Я разлил по рюмкам коньяк и разломал на дольки остатки шоколадной плитки. Затем взял обе рюмки и протянул одну Олесе.

– Так что?

Она взяла рюмку и выпила все содержимое в три глотка. То, что произошло дальше, как она скривилась, выпучила глаза и жадно стала хватать воздух ртом, подсказало мне, что употребляет она не часто. Я сразу взял с блюдца подсохшую дольку лимона и отправил ей в рот.

– Жуй, лимон перебивает. Шоколадку?

Она молча закивала головой, сдерживая выступающие на глазах слезы, практически выхватила у меня протянутую ей шоколадку и сунула в рот.

Вслед за ней выпил и я, взял дольку лимона, но закусить не успел, Олеся придвинулась ко мне и просто влепила поцелуй. Всего несколько секунд, балансируя на тонкой грани невинно-безобидного, но при этом чувственного до дрожи в каждом атоме тела.

– Ещё налей. – с хитрой улыбкой сказала она, отстраняясь от моих губ.

– Ты опять мне не ответила. Что тебе от меня нужно?

Она вздохнула и отвела свой ангельский взгляд в сторону.

– Просто тогда, в твой день рождения, когда я приехала к тебе, – она грустно улыбнулась и вновь направила на меня свет своих маленьких синих планет, – Я тогда поняла, что тебе нельзя быть одному. Никак нельзя, я знаю. В таких ситуациях быть одному, наедине со своей болью это умереть. Я знаю.

Я разлил по рюмкам коньяк и протянул одну Олесе, она взяла и продолжила:

– В такое время рядом нужен кто-то обязательно. Кто не будет жалеть или корить, кто не будет принимать чью-то сторону, кто выслушает если нужно или просто не даст наломать дров сгоряча. Я знаю, поверь. Нужен тот, кто вытащит тебя из дерьма, в которое тебя втаптывают, нужен. Кто удержит тебя на свету.

Я понял, она такая же, как и я. Мы соучастники. Нас объединяет дерьмо, в котором нас пытались утопить.

– Кто тебя вытащил?

Она опустила глаза.

– Врачи. – тихо сказала, не глядя на меня и залпом опустошила рюмку.

Спасибо, доктор

Телефон вновь зазвонил. Он достал его из кармана, нажал кнопку отмены звонка и швырнул на панель приборов. Жена доставала со своими звонками и сообщениями уже который день. Задолбала, сука!

Он не ночевал дома уже почти неделю. Подумаешь встретился с одноклассниками, побухали пару дней. Истеричка хренова! Подумав немного, он взял телефон и переключил в беззвучный режим. Сегодня он совсем не хотел разговаривать с женой и что-то выяснять. Не потому что обижался, а больше из-за того, что планировал попытаться замутить наконец с этой молодой докторшей педиатричкой, которую возил по вызовам. Если не получится, думал, тогда и помиримся с женой, а то яйца уже ноют, нужно сбросить накопившееся.

Дверь подъезда наконец распахнулась и на крыльце появилась врачиха. Молодая блондинка, на вид еще девчонка, худощавая невысокая. Если приглядеться, то хоть и с трудом, можно было догадаться, по уже появлявшимся морщинам на усталом, начинавшем стареть лице с обилием косметики, что она не так уж молода. Но он был рад, что ему досталось работать хотя бы с ней, остальные врачихи были далеко за сорок, а эту можно и отодрать разок если что. Так он подумал, когда увидел её в первый день работы и сразу стал, как он сам говорил друзьям и другим водителям в поликлинике, окучивать доктора Светлану Валентиновну на предмет секса.

Водилы посмеялись над его идеей отыметь её, мол ничего не выйдет. Светка замужем, двое детей и все такое. Ничего и не таких недотрог ломали и в койку укладывали! Хотел даже поспорить с мужиками, но не стал. Доказывать им что-то не видел смысла, но азарт трахнуть недоступную докторшу остался. Он не привык к бабским отказам.

Он работал водителем в детской поликлинике временно, родственник устроил на своё место пока сам был в отпуске. Поначалу он не особо обрадовался этой временной работе, но, когда увидел, что придётся возить Светлану Валентиновну, самого молодого врача в поликлинике, согласился. И с первого дня включил все своё обаяние, от которого пало много девчонок с раздвинутыми ножками. Тем более в очередной раз сильно поссорились с женой и секса на горизонте не предвидится как минимум неделю. А Светка вроде, как и не против, смеётся над его шутками, даже самыми дурацкими, поддерживает разговор, да и просто симпатизирует, по взгляду понятно. Это распаляло, заводило ещё сильнее. Азарт трахнуть её рос и крепчал.

Он разглядывал её, нагло бестыже пялился и раздевал глазами, давая понять, что хочет её. Грудь, пусть и небольшая, но вроде не обвисшая хоть и дети есть, задница нормальная, да и вообще стройная вроде, миниатюрная даже, на девочку похожа. Мордашка так себе конечно, да и хрен с ней, страшнее баб трахали и ничего. На разок другой вполне сойдёт. От этих мыслей член наполнялся кровью и хотелось просто взять и распластать эту докторшу прямо здесь в машине на сидении, подмять под себя. Ну ничего, устроим вам любовь, Светлана Валентиновна, устроим.

Дверь старенькой «Волги» со скрипом открылась, прервав его мысли, вызванные скопившейся в тестикулах семенной жидкостью, и он повернул ключ в замке зажигания.

– Куда дальше, шеф? —спросил он шутливо, когда она села на пассажирское сиденье рядом с ним и постарался одарить ее самой обаятельной и теплой улыбкой.

Она вдруг проснулась. Последние месяцы она жила словно во сне, дом, работа, дети, дом, снова работа. Надоевший, затянувшийся сон. Она просто вдруг услышала крик внутри себя: «Проснись, Света! Проснись!» Крик длинною в семь лет.

Дни и недели жизни пролетали мимо скорым поездом, а она стояла на перроне отставшим пассажиром, с багажом, но без билета. Вокруг сновали и суетились другие пассажиры, приезжали, уезжали, поезда жизни доставляли их из пункта А в пункт Б, их встречали и провожали родные и любимые, они плакали, смеялись, они жили. А она стояла одна. Совсем одна и никак не могла понять, в какую сторону ей нужно двигаться и нужно ли вообще. Она застряла на этой станции.

Дома в семье было все плохо, там не было любви и счастья. Она не любила своего мужа, давно не любила и вдруг поняла, что не в силах больше это скрывать и притворяться. Не в силах больше играть в семью, играть в счастье и фальшивую любовь. Ну нет этого счастья, нет любви. Она не любила его уже давно. Поняла это ещё до свадьбы, семь лет назад. Дура! Нужно было тогда быть смелей! Тогда семь лет назад. А она тогда испугалась.